Языки малых народов должны умереть ради блага этих народов

Минимум с июля постоянно приходят новости одна громче другой. Буряты требуют вернуть им язык. Адыги встревожены падением распространенности адыгейского. Татары напоминают, что в Татарстане их язык обязаны учить все.

Этих борцов за малые языки — всех скопом, без разбора — поддерживает наша условно прогрессивная общественность.

Малые народы должны говорить на малых языках — вот что, ни больше, и не меньше, доносится из уст прогрессистов.

К сожалению, в последние годы на постсоветском пространстве не было серьезных попыток посмотреть на судьбу русского языка как на лингвистическую, а не политическую или экономическую проблему.

А зря! Вообще, для лингвистов вопрос этот прост и достаточно скучен.

Язык жив до тех пор, пока на нем говорят, травят анекдоты и читают развлекательные книжки. Никакие курсы, уроки и запреты не способны удержать язык.

Если все меньше представителей нацменьшинств говорят на родных языках, значит, они им не нужны. Все, точка! Другие аргументы в этом споре несерьезны. Вы можете говорить о сохранении старой культуры и традиций. Пожалуйста, говорите! Но не просите башкир или чувашей сохранять эти культуры собственными силами и собственными жизнями.

У представителей русской передовой общественности есть один изъян. Они не понимают, что среди малых народов люди, которые призывают одеваться в шкуры и учить в школе вместо русского родной язык, часто выглядят как наши русские ваньки, требующие носить сарафаны, молиться Ярило и щипать лозу на лапти.

Запомните: среди чувашей, эвенков, марийцев и прочих малых народов полно современных образованных людей, которые хотят жить в наднациональном государстве, быть частью европейской культуры и иметь престижную работу. И они точно знают, что на своем чувашском, эвенкийском или марийском не станут инженерами–нефтяниками или нейрохирургами. Это данность.

Никто малым народам не запрещает переводить на их родные языки весь корпус научной и исторической литературы, существующий на английском, немецком и том же русском. Пусть переводят, пожалуйста! Только даже при вливании огромных денег они не осилят такой объем работы.

Современная история показывает, что минимальная численность носителей языка, на котором можно создавать полноценную культуру и конкурентную науку, составляет пять миллионов. Об этом говорит опыт Финляндии. И все равно, для любого финна интеллектуального труда знание английского или шведского является условием работы.

Правда жизни такова: ни на одном из языков коренных российских нацменьшинств нельзя сегодня получить конкурентное образование.

Мало кому из нас удается выучить другие языки настолько, чтобы читать на них научную и учебную литературу. Эвенкам нужно учить русский, чтобы стать высокообразованными. Они, конечно, могут попытаться выучить так же хорошо английский, но это маловероятно. Да и зачем такие усилия, зачем манкировать средой?

Язык культуры и науки в России и непосредственно за ее периметром — русский. С этим ничего нельзя поделать. В каждой культуре, соседствующей с русской, будет находиться много желающих воспользоваться богатством и наследием русского языка. Некоторые попытки перейти на другие ведущие языки предприняли страны Балтии. На эстонском, например, в университетах начали преподавать 100 лет назад. И все равно сегодня эстонское образование стоит на английском, финском и шведском.

Какую–то возможность уйти от русского языка из остальных постсоветских стран имеют Украина и Казахстан — там больше народа. Но ни первой, ни второму сейчас не до науки с культурой.

Что в России сегодня может хотя бы призрачно обеспечить всем равное будущее? Равные возможности к образованию. У людей, стартующих не с русского языка, этих возможностей меньше. Потому что пока эвенк будет тратить время на освоение русского до уровня родного, русский ребенок научится решать задачи олимпиады по физике.

Есть, наверное, семьи, которые способны дать ребенку два равноценных языка. Но их очень мало. Большинство обречено на положение догоняющих.

Хорошо, если в татарской семье девочка вырастет и захочет стать сельской учительницей родного языка. А если она решит учиться на дизайнера или биоинженера? Или открыть свой бизнес?

Знаете, что будет? Я вам скажу. Я выросла в Тюмени, где очень много сибирских татар. Все татары там делятся на две группы. Для одних русский родной, они говорят без акцента, занимаются наукой, бизнесом, делают карьеру в госсекторе. У других акцент. Нет, над ними никто не смеется — там в Сибири все друг к другу привыкли. Просто люди с татарским акцентом могут сделать карьеру только среди татар. Например, наняться в фирму к татарину, если вдруг найдется такой благотворитель, кто будет набирать персонал по национальному, а не профессиональному признаку.

В Тюмени всем плевать, какое у тебя имя и лицо — русские и татары встречаются везде. Но людей с татарским акцентом в успешных сферах найти трудно. Потому что у них с детства сформировался зазор отставания.

….

В мире мало примеров, когда человек смог добиться огромного успеха в литературе на неродном или втором языке.

Ничего с этим не поделать. Поэтому у каждого человека — хоть у бурята, хоть у башкира, хоть у русского — есть право самые важные в своей жизни ставки делать исходя из собственных, а не государственных интересов. Хотят башкиры учиться на родном — пускай учатся, препятствовать ни в коем случае нельзя. А если не хотят? Больше полутора миллионов татар не говорят на татарском. Бурят всех вместе 491 тысяча, а бурятским владеют неполных 219 тысяч человек, включая русских жен бурятов.

Скажите мне, эти половина бурят, полмиллиона башкир и миллион татар не знают своего языка потому, что их не научило государство? Или, может, им этот язык просто не нужен?